Лев Слепнер — маримбафонист, перкуссионист, композитор, руководитель собственной Школы ритма, а также лидер коллектива Marimba Plus. В интервью для Lanote Education Лев рассказал о своем музыкальном пути и об уникальной методике изучения ритма.

— Когда ты понял, что хочешь заниматься музыкой? Расскажи, как все началось.

— Прозвучит странно, но все началось еще тогда, когда я был у мамы в животе. Мой отец в юности играл в группе на барабанах, и однажды они поехали в большое путешествие: почти месяц играли на корабле. Мама постоянно была на репетициях и активно переживала весь период папиной игры. Получается, я с пеленок впитывал всевозможные ритмы.

Позже наступило время музыкальной школы. В то время везде были очереди, попасть на такие престижные инструменты, как скрипка или фортепиано, было невозможно. Но моя мама работала в райисполкоме, у нее были знакомые, которые помогли поступить. На фортепиано все же не получилось, а скрипка была свободна.

Для меня это была пытка. Я был абсолютно не скрипичный ребенок, совершенно глухой, а для этого инструмента, как известно, нужно иметь отличный слух. Тем не менее два года меня мучили и пытались из меня сделать скрипача. У меня был добрейший педагог, который терпел до последнего. И я терпел вместе с ним (смеется).

Слава богу, мы разошлись, меня отдали на ударные в Музыкальную школу им. Гнесиных. В семь лет я попал к Геннадию Владимировичу Бутову в семилетку, и с тех пор моя жизнь связана с ударными инструментами. Это был уникальный педагог, который сразу начал заниматься со мной не так, как другие. Он открывал во мне понятия, о которых обычно детям не говорят.

«О чем ты играешь?» — спрашивал он. Так я учился играть и мыслить образами. Вот это — танец, а это — скоморохи. Здесь — березки и роща, а там — небо голубое. Эти образы сразу, с детства, изменили мое отношение к музыке.

— Это влияние чувствуется в твоей музыке, она очень образная и необычная, даже космическая.

— Вообще, у меня в жизни много интересных закономерностей, связанных с космосом и числами. Я 17 марта родился, а в семь лет попал в семилетку. Получается, что цифра 7 для меня судьбоносная, а по нумерологии это божественное число. Единица тоже имеет свой смысл: это усиление семерки.

— А что было после музыкальной школы?

— После этой семилетки мы переехали, и мне пришлось перейти в музыкальную школу в другом районе. Там я занимался с еще одним невероятным педагогом — Алексеем Леонидовичем Тимохиным. Он был удивителен тем, что давал полную свободу и не зажимал ученика стандартными гаммами и этюдами. Он был совершенно другой формации. Допустим, он видел, что я приходил уставшим или сонным, — и тянул меня в актовый зал играть в футбол. Благодаря этому я был раскрепощен и не зажат. И хотя я учился на классическом отделении, он занимался со мной на ударной установке. Видел, что меня к этому тянет.

Затем я поступил в Училище духового искусства (ГУДИ). У меня был сильный курс, и я за этот период очень многому научился. Там же я начал играть на маримбе и стал осваивать игру четырьмя палочками.

— Ты говорил, что, когда начинал играть, маримба была достаточно редким инструментом. Почему ты выбрал именно его?

— Мне безумно понравился этот инструмент, и я до сих пор наслаждаюсь тембром и ощущением этого инструмента. Маримба дает легкость — состояние, в котором ты всегда ощущаешь прилив энергии. Джазмены чаще используют родственный инструмент вибрафон, там есть педаль, на нем можно играть как на фортепиано. Но есть одно существенное отличие — железные клавиши. Я тоже пробовал играть на вибрафоне, но не выдерживал долго этого звука: у меня начинала болеть голова, хотелось сразу отдохнуть.

А с маримбой можно было играть круглыми сутками и получать удовольствие нон-стоп. От всего: тембра, звучания, от деревянных, природных клавиш. Мне еще нравилось, что, в отличие от ксилофона (где играют двумя палочками), на маримбе можно играть четырьмя палочками, то есть играть аккорды и аккомпанировать самому себе. Однажды я открыл для себя записи игры американского вибрафониста Гэри Бертона. Когда я увидел, что он вытворяет четырьмя палочками, у меня был шок. Мне захотелось во что бы то ни стало прийти к такому уровню исполнения и научиться играть как он.

— Именно это тебя вдохновило идти в джазовую музыку и собрать свой коллектив?

— Вообще, в джазовую музыку я пришел через Стинга. В каждом его составе играют потрясающие джазовые музыканты. А до этого я слушал тяжелую музыку, Van Halen и Helloween. Почему? Там было много ритма.

В конце музыкального училища я стал искать людей, в моей группе на тот момент был флейтист Илья Дворецкий, и мы образовали классический дуэт. Играли переработки классических произведений, работы современных композиторов, учились импровизировать.

— Затем ты попал в Академию им. Гнесиных и там уже окончательно собрал состав Marimba Plus. Почему ты выбрал такое название?

— Мы много думали над названием, в итоге его придумал мой педагог Дмитрий Михайлович Лукьянов. Однажды он спросил: «А не хотите назвать Marimba Plus? Ведь у вас потом другие инструменты прибавятся, будете с оркестром симфоническим играть». Мне показалась эта идея очень интересной. К тому же на тот момент вообще не было «плюсов» в таком количестве, как сейчас. Мы сразу заняли эту нишу, и я об этом не жалею.

— А какая последовательность была в твоем изучении инструментов?

— Я же учился на классика, а в классические ударные входит все, что есть в оркестре: ксилофон, вибрафон, маримба, литавры и малый барабан. Это все по отдельности, потому что нет такого инструмента — «ударная установка». Но мне повезло: у меня она была с музыкальной школы. В музыкальном училище я также продолжил заниматься ударной установкой, и мне было легче, ведь у меня уже была база с музыкальной школы.

— Есть мнение, что ксилофон и маримба — самые сложные инструменты в группе ударных. Так ли это?

— Я бы сказал, что это самые ответственные инструменты. Если ты играешь в классическом оркестре, ты обязан выучить ноты и никуда от них не отклоняться. Чуть легче, на мой взгляд, играть на малом барабане и литаврах. Но это все детали. На самом деле все инструменты требуют внимания.

— Как в твоей жизни появилась ритмика? Уже в Marimba Plus, когда вы начали подключать ударную установку и другие инструменты?

— Я начал развиваться в этом направлении, когда почувствовал недостатки в собственной игре. Я понял, что многие вещи у меня не получаются, хотя я достаточно много часов в день занимался, а иногда и круглыми сутками, мог ускорить или замедлить эпизод, который играл.

Когда мы сформировались как ансамбль и у нас появилась ударная установка, я столкнулся с неумением находиться в квадрате, постоянно вылетал из него. Для академического музыканта это вообще абстрактное понятие: что еще за квадрат? Ему ноты поставили, он и играет по ним. Другое дело, когда ты начинаешь писать свою музыку, импровизировать. Без понимания формы произведения вообще нечего делать, а я все время вылетал из нее. Ребята говорили: «Ну вот же квадрат, ты не чувствуешь?» «Какой квадрат?! Куда? Играйте вместе со мной, — умолял я, — ничего не понимаю!» (Смеется.)

Но в этом нашлись и свои плюсы. Благодаря тому, что я не чувствовал квадрат, у меня получалось все не квадратное. Так появилось много прекрасной музыки — потому что я сочинял, не чувствуя квадрата. Может, если бы я сразу его освоил, мысли были бы совсем другими. Но все же меня это задевало, и я стал задумываться, почему такое происходит.

— И ты стал учиться чувствовать квадрат?

— Я стал разбирать все эти вопросы: как почувствовать квадрат, как не ускорять и не замедлять темп, как отлепиться от метронома. Стал думать: почему метроном помогает нам в разборе композиции, а без него мы снова играем так же криво, как до этого? У меня возникла мысль, что нужно себе как-то помочь. Мне нужно было себя как-то обуздать, чтобы стать ритмичнее. Так я придумал систему, связанную с кругом.

— Почему ты обратился к кругу? Ведь в традиционном сольфеджио мы дирижируем по кресту.

— У меня все это было: и традиционное, и нетрадиционное, и вообще все сольфеджио мира. Ничего из этого не работает. Поэтому я придумал свою систему. Она возникла в моей голове случайно. Однажды я смотрел фильм о ритуалах африканского племени: там они ходили по кругу и в определенной точке поднимали руки вверх. Идут-идут, а потом восклицают: «Уоу!»

У меня это движение зациклилось в голове, и я подумал: почему бы не сделать движение в ритме по кругу? Ведь если вести плавную круговую четырехчастную линию, то получится движение, которое не связано с рывками и ударами, но идет точно по времени.

Позже я узнал, что таким образом я и мозг начал тренировать. Ты рисуешь круг — одно полушарие работает. Когда ты проговариваешь и считаешь эти круги, такты и пульсацию — другое. Я сразу же заметил результаты. Мне стало легче управлять временем, находиться в квадратах, держать темп. Так собственная разработка привела меня к определенным результатам. Тогда я еще не знал, что существует система освоения ритма под названием «коннакол», и мне надо было с чего-то начинать.

— В учебных заведениях это не объясняют?

— Нет, этому не учат нигде. Принято заниматься одним и тем же: выучить произведения, этюды, гаммы и сдать их на оценку. Все. И людям обычно ничего не нужно, кроме как получить корочку. У меня было не совсем так, поскольку мне всегда очень везло с педагогами и людьми вокруг меня. И когда я попал в Гнесинку, встретил потрясающих ребят, которые на тот момент уже были состоявшимися композиторами, с невероятной техникой. Когда я пришел, я не был самым сильным учеником, и пришлось за ними тянуться. В этом мне повезло! Когда видишь, что есть куда стремиться, начинаешь впитывать все, что вокруг тебя.

— Получается, к преподаванию ты пришел от недостатка знаний о ритме?

— Я понял, что практически все музыканты сталкиваются с проблемами в ритме. И уже будучи педагогом с определенным набором знаний и умений, я понял, что могу помочь людям преодолеть эту проблему. Что такое ритм? Ритм — это свобода на инструменте. Не имеет большого значения, играешь ты джазовую музыку или классическую. Но если ты не ритмичен, значит, ты зажат. Ты записываешь себя — и тебе не нравится, как ты звучишь; играешь на концертах — не попадаешь в других музыкантов. Ты всегда где-то рядом, но ты не попадаешь. Все вокруг рычат и делают замечания: «Куда ты опять улетаешь? Зачем замедляешь? Почему ты не слушаешь?»

А ритмическая структура — это определенное воспитание и отношение к музыке. Если ты ритмичен, ты воспитанный музыкант. А на таких музыкантов неритмичные люди начинают уже липнуть как мотыльки на лампу. Они чувствуют, что с ними все спокойно. Моя большая мечта — чтобы было как можно больше ритмичных музыкантов.

На уроках мы разбиваем ритм на элементы и отдельно их изучаем: это пульсация, грув, время. Изучаем, как прокачивать эти элементы: с помощью речи, координации и реакции. Когда мы все это складываем, получаем сверхчеловека, который спокойно справляется с вещами, бывшими до этого для него совершенно невозможными.

— Наверное, эти знания могут быть полезны не только в музыке?

— Абсолютно верно. Благодаря этим занятиям очень сильно развивается мозг, и он начинает воспринимать любую новую информацию очень быстро. Я на себе это проверил: мне легче стало заниматься изучением языков. Точно так же развивается внимание — получается делать несколько вещей одновременно намного легче, чем раньше. Изучение сложных вещей тоже становится интереснее и легче. Мозг сам начинает тебе подсказывать, что ему нужна более сложная пища.

— Можно ли так освоить ритм, чтобы обходиться без метронома?

— Освободить людей от метронома — это наша первая задача. С другой стороны, я учу работать с метрономом. Многие думают, что он играет всегда на сильную долю и все. На самом деле это такой же инструмент, и существует очень много способов взаимодействия с ним.

— Что главное в изучении ритма?

— Желание заниматься и находить на занятия время. Здесь принцип такой же, как и в любом деле: чем больше занимаешься, тем скорее увидишь прогресс. Но есть минимум: хотя бы 15–20 минут в день. Тогда человек будет сдвигаться с мертвой точки достаточно быстро.

— Как ты вышел на индийскую систему изучения ритма — коннакол? Почему ты остановился на нем?

— Я на нем не останавливаюсь, но выбрал коннакол потому, что это единственная в мире система. В Африке, например, нет системы. Там просто есть ритмы, которые можно изучать всю жизнь по методике «сыграл — повторил». В Индии знания структурировали, потому что они стали работать с вокальной перкуссией, то есть проговаривать слоги. И потом к этому добавился счет, и именно это меня и зацепило. Я понял, что можно считать по-другому, что есть система, которая позволяет с помощью простых комбинаций слогов делать безумные вещи. Раньше я никогда не думал, что мне, как композитору, цифры пригодятся в жизни. Оказалось, наоборот: ритмические цифры дают колоссальную информацию в музыке. А коннакол — это постоянная работа с цифрами.

Когда ученик говорит, что у него все плохо со счетом, я знаю, что и с ритмом не все в порядке. Это прямая взаимосвязь. Я обычно говорю: «Сейчас у вас будет гораздо лучше и со счетом, и с ритмом». Человек становится ритмичнее, начинает складывать разные размеры и работать с ними.

Не знаю, можно ли сравнить коннакол с шахматами. Но и его невозможно постичь в течение всей жизни. Ты все время будешь учеником. Сам я занимаюсь коннаколом практически каждый день и всегда открываю что-то новое.

— Ты когда-нибудь был в Индии? Удавалось взаимодействовать с мастерами традиционного коннакола?

— Я играл с Трилоком Гурту и выступал на «Усадьбе Jazz» вместе с ним в составе коллектива SymFusion Orchestra. Трилок — носитель традиционного коннакола, и он владеет им в совершенстве. В Индии я никогда не был, но очень хочу.

— Поговорим о композиции. Как родилось твое первое сочинение и как этот процесс происходит сейчас?

— Я решил что-то написать девушке, которую любил. У нее были голубые глаза, поэтому композицию я так и назвал: «Девушка с голубыми глазами». Мне все идеи приходят за инструментом, и тот случай не был исключением. За инструментом начинается какое-то взаимодействие, похожее на поток. Моя задача как композитора — направить его. Потоков и мыслей бывает много, и мне это даже мешает, я не могу сосредоточиться на чем-то одном: и это интересно, и то. Но бывает, что какой-то из потоков побеждает, и я его записываю. Так рождается новая музыкальная вещь.

— На каком инструменте ты преимущественно сочиняешь музыку?

— Абсолютно по-разному. Бывает, на маримбе, но в основном на фортепиано. Если говорить про музыку для фильмов и кино, то это проще — там есть уже готовые образы. Сейчас я работаю с французской компанией и пишу музыку для анимации. Я вижу картинку и играю ее. А еще чаще в киноиндустрии тебе дают пример того, как они хотят, чтобы это звучало. Получается, ты делаешь что-то свое, но в заданном ключе. Это работа, с одной стороны, творческая, а с другой — техническая.

— С какими режиссерами ты сотрудничал?

— В основном с Юлией Ароновой. Это довольно известный режиссер в анимации, она делает ни на что не похожие работы, очень добрые и искренние. Наши фильмы почти сразу были отмечены в международном сообществе, и я получил много наград за лучший саундтрек.

— Каким составом вы записывались для фильмов? Сформировался традиционный состав или ты каждый раз выбираешь разные инструменты?

— Я старался всегда брать фортепиано и струнный квартет, а дальше прибавлял те инструменты, которые мне были нужны по краске. Где-то только маримбу, где-то маримбу, флейту и кларнет, в зависимости от задачи. Во время работы над мультфильмом «Камилла» моя музыка была переложена для большого симфонического оркестра известным аранжировщиком Кириллом Уманским.

— У тебя очень насыщенная жизнь. Концерты, мастер-классы, композиторство. Где ты находишь силы для своей деятельности?

— Очень важно вдохновение и то, что тебя двигает вперед. Силы находятся, когда у тебя есть «зажиг». Это может быть концерт, поездка, новое знакомство.

Мне очень понравилось, как сказал Трилок Гурту: «Нам нужно всю жизнь тянуться и искать учителей. Всегда, не останавливаться». Из коллектива, где все слабее тебя, нужно как можно скорее уходить и искать коллектив, где все сильнее тебя. Пока мне везет, и я нахожу таких людей.

Совсем недавно я был на концерте Ника Берча, и меня он сильно потряс. Это невероятный творец и композитор, который предложил совершенно новый взгляд в ансамблевой игре. На концерте произошло что-то невероятное, и это заставило мой мозг работать совершенно по-другому. Я вернулся домой настолько вдохновленным, что сразу же сел и немедленно стал писать. Вот один из примеров, которые меня вдохновляют.

Еще я занимаюсь спортом, и это мне очень помогает быть в тонусе. Когда я перестаю заниматься из-за нехватки времени, я быстро сдуваюсь и силы пропадают.

— Каким спортом ты занимаешься?

— Я занимаюсь с детства и попробовал очень много всего: легкую атлетику, бокс, ушу, фехтование. Во время учебы я перестал заниматься спортом — было не до этого. Мое здоровье начало падать и становилось все хуже и хуже. В конце академии я понял, что, если не займусь собой, это кончится очень печально для организма. Сейчас я занимаюсь фитнесом: бегаю, хожу в тренажерный зал, плаваю.

— Эти виды спорта в детстве выбирали родители?

— Они выбрали только бассейн, а все остальное мне самому хотелось попробовать. Особенно интересовало фехтование: меня завораживали шпаги, маски и люди, которые двигались с невероятной скоростью. На физкультуре тренер предложил попробовать, и я пошел заниматься.

— Что тебя мотивирует? Что ты советуешь своим ученикам и что отвечаешь себе, когда теряешь мотивацию?

— Я бы разделил этот вопрос для разных категорий людей. Первая — это люди, которые профессионально занимаются музыкой. Чаще всего они приходят с проблемой, что уперлись в стену и больше не растут. Казалось бы, информации для развития вокруг полно, но тем не менее люди не могут это применить. Они оказываются в тупике. «Отсюда выдернул, оттуда — сплошная каша. Поэтому я ушел, не занимался, бросил». Я говорю: «Видишь, ты бросил не потому, что ты не можешь, а потому что каша. Ее невозможно систематизировать». Таким людям я бы посоветовал заниматься по системе и развиваться шаг за шагом.

Вторая ситуация — когда человек просто устал. От жизни, от того, что вокруг. Проблемы на работе, в бизнесе, в семье. Что делать в такой ситуации? Есть разные способы, начиная с того чтобы просто поехать в отпуск. Это очень помогает. Я сам трудоголик, на третий день отдыха меня уже начинает колбасить, но у меня тоже был такой период. Иногда нужно просто переключить род деятельности. Уехать куда-нибудь в горы, просто молчать и созерцать. Еще очень хороший способ — влюбиться! Это то, что дает нам крылья. И когда есть рядом человек, который вдохновляет, мы можем свернуть горы.

— Поговорим об образовании в целом. На твой взгляд, сложившаяся система образования в России самодостаточна или человеку нужно получать дополнительное образование после вуза?

— Я считаю, что у нас есть много музыкальных школ с самым разным уровнем. Есть совсем слабые, где и результаты соответствующие. Есть сильнее и более специализированные. Например, Школа им. Гнесиных — это уже более профессиональная и узконаправленная история. Серьезное обучение в училище при Консерватории. Во всех остальных случаях все зависит от педагога. Система дает некий базис, и это лучше, чем ничего. Когда ко мне приходят люди, окончившие музыкалку по классу фортепиано, мне с ними намного легче, чем с человеком, который пришел без базы.

Система — это машина, в которой все зачастую происходит довольно формально. Формально нужно выучить этюд или пьесу, которую до тебя уже изучали тысячу человек, сдать и пройти дальше. И у такого формального отношения есть свои минусы, поскольку все люди разные и что-то не работает одинаково хорошо для всех. Так люди бросают музыкальные школы. Почему они бросают? Потому что, например, нет взаимопонимания с педагогом. Все, человек уходит. Либо же педагог хороший и добрый, но объяснить ничего не может. Опять же человек бросает. Третий случай: педагог классный, материал классный, но подача неинтересная. Или же все классно, но педагог дает неинтересные произведения, которые он давал уже миллион раз, из года в год. «Вот ты играла у меня «Пляску смерти», и он будет играть». Зачем ему эта «Пляска смерти»? Может, ему вообще не нравится это произведение и нужно давать другое.

Знания, которые остаются у вас за плечами после учебных заведений, — это один багаж, но обязательно нужно иметь еще другие, чтобы развиваться. Если вы не развиваетесь, значит, вы останавливаетесь.

— Какие обязательные дисциплины ты бы ввел в программу учебных заведений?

— С самого начала я бы ввел у всех ударную установку. Это очень развивает координацию. Во многих американских и европейских вузах это уже обязательный предмет. Еще очень важно изучение программ вроде Logic для профессионального создания и обработки музыки.

Будут полезны основы звукорежиссуры. Как себя записать, как выбрать и поставить микрофон — это базовые вещи, которые могли бы очень пригодиться в жизни музыканта. Я бы порекомендовал заниматься джазовой и классической гармонией. Обязательно нужно изучать ритмику, а еще то, что не связано с музыкой. Например, историю кино и театра.

— Как связаны общие дисциплины с написанием музыки, исполнительством?

— Напрямую. Помню, у нас был предмет «Народное творчество», куда мы ходили из Гнесинки в Консерваторию. Это не входило в базовый курс, но было очень круто. Мы слушали про народное творчество, про инструменты и пение. Если бы у нас были другие предметы, я был бы первым, кто их посещает. Это развивает личность, дает почву для размышлений, другую информацию. Иногда ты зациклен только на нотах, ритмах и выучивании материала, и ты тупеешь. И чтобы этого не происходило, постоянно нужна новая информация. Только тогда ты начинаешь расти.

— Если говорить о собственном развитии — что тебя вдохновило за последнее время из литературы и кино?

— Книга «Лысая певица» Эжена Ионеско — это пьеса, мне было очень интересно ее читать. Понравилось, что ты находишься внутри и читаешь произведение фактически как сценарий.

— Я знаю, что ты интересуешься древними цивилизациями и космосом. Любишь фильмы на эти темы?

— Про космос я посмотрел все, что можно. Начиная с «Интерстеллара» и заканчивая «Временем первых». Тема космоса сдвинула меня с орбиты. Космос — это то, что нас ждет. Не сегодня и не завтра, но через миллионы лет. В моей музыке очень много космоса, так что мне эта тема очень близка, вся эта неизведанность и таинственность. И в то же время — развитие. Я много смотрел статей и читал Стивена Хокинга, который открыл столько важного в понимании устройства Вселенной.

— Что бы ты рекомендовал посмотреть?

— «Интерстеллар» точно обязателен к просмотру. Еще рекомендую на Youtube каналы «Hubble», «Alfa Centauri», NASA — там регулярно выкладывают информацию про космос и планеты, про их дальнейшее развитие.

— Ты говорил, что связь с космосом сопровождает тебя всю жизнь. В какой момент ты стал более углубленно этим интересоваться?

— Да, это всегда было. После того как появился снимок черной дыры, я стал интересоваться более детально этой темой. А изучать космос без каких-то отдельно взятых элементов, как, например, теория относительности Эйнштейна, вообще невозможно. Нужно понимать, что из чего состоит.

Впоследствии это повлияло на мои композиции. Появились такие вещи, как «Орион», «Альдебаран», и они напрямую связаны с космосом.

Венцом этого интереса к космосу было выступление с Marimba Plus в Московском планетарии. Мы очень долго готовились и вместе с режиссером Дианой Гамбург сделали колоссальную программу, композиции синхронизировались с видео, которые транслировались на купол. Люди были в трансе от того, насколько это было интересно и красиво. Когда смотришь на движение звезд, еще и с музыкой, — это невероятно захватывает. У меня была мечта сыграть в Планетарии, и это получилось.

— Кто из музыкантов тебя сейчас вдохновляет?

— Ибрагим Маалуф и Эрик Трюффаз, а также D’Angelo. Недавно меня впечатлил альбом «Stretch Music» моего любимого трубача Кристиана Скотта. Он очень зацепил своим музыкальным мышлением и необычным повествованием, когда труба идет с очень длинными мелодическими линиями, а не с короткими фразами, как это обычно принято. Мне это очень понравилось. При этом он использует понятный и не усложненный паттерновый аккомпанемент. Это очень круто. Но сейчас я слушаю Ника Берча, и это слушать не переслушать.

—————————————————————————————-

(с) Просветительский центр Lanote Education

Интервью подготовили Елизавета Волощук и Анастасия Липатова.